(no subject)

Каким бы облегчением могло быть,
если бы я могла позвонить кому-то из тех,
в ком я нуждаюсь ночью, воя в пододеяльник;
но скромные размеры нашей дружбы не позволяют,
а маму  не хочется тревожить;
и Наташа, спящая через стенку, тут мне не опора,
потому что всё то, что заставляет меня выть,
мною выдвигается как обвинения против неё.

Злая ирония в том, что это
огромное большое ночное одиночество
накрывает тогда,
когда все мои потуги  направлены
вся причина  слёз в том,
что хочется отвоевать себе немного личного пространства,
чуть-чуть одиночества,
в котором можно было бы быть тем,
кем себя считаю,
а не только автоматически бездумно  метаться,
выполняя свои социальные роли.

очень сильно хочется побыть одной.

 

(no subject)

Причина того, что мы можем непримиримо ругаться,
а часом позже, не разрешив  спор, ворковать как голубки,
в том, что Наташа совершенно и полностью устраивает меня как  биологическое существо:
у неё уютное и ласковое тело и ,когда посреди ночи в полусне
она пробирается по кравати, наступая мне на ноги и руки, - она само очарование.
Во всём, что близко к физиологии и инстинктам, она хороша - погладить мне живот, когда  болит.
Но когда  у нас в отношениях ( у меня в голове?) возникают проблемы,
она тут же перестаёт быть мне другом и помощником.
Она враждует со мной, она не видит, чем бы здесь в моих проблемах могла помочь она,
она хочет, чтобы я предлагала готовые решения или молчала.

Я вижу это как вехи наших отношений:
первый раз, когда я спала на матрасе в кухне,
наверное, первый раз, когда я ушла на работу, не поцеловав её, спящую.

Когда чувствую себя достаточно плохо, сама собой делаюсь эгоцентристкой.
Такой механизм внутренней саморегуляции.

О чём может говорить то, что претензии всегда возникают только у меня?